Непридуманная история
В память о Романе Михайловиче Беспалько
(из цикла «Записки военного дирижера» Бориса Гофмана)
В начале войны
В начале войны Роман Беспалько служил срочную службу в одном из оркестров Рижского гарнизона (оркестр был полковой, но музыканты там были высококвалифицированные).
В июне 1941 года, когда немцы подходили к Риге и шли тяжелые бои, сформировался эшелон для эвакуации женщин и детей военнослужащих. Была создана группа сопровождения для эшелона, в которую входил и Роман Беспалько. Поезд ушел буквально за считанные часы до взятия немцами Риги. Это был последняя возможность уехать из города.
Все радовались, что успели вырваться из окружения, но ночью на эшелон напала немецкая авиация. Много эвакуированных погибло, а группу выживших отправили в концлагерь Заксенхаузен. Беспалько был ранен, но рядом с ним лежал кларнет, и поэтому Романа не ликвидировали, а также отправили в лагерь, так как там был оркестр. Не буду расписывать все ужасы концлагеря, рассказанные мне Романом (например, когда провинившихся узников заставляли прыгать в бассейн, в котором не было воды)...
Концентрационный лагерь Заксенхаузен, расположенный в 35 километрах к северу от Берлина, был основан в апреле 1936 года. Первые заключенные были доставлены туда из появившихся раньше всех прочих эмсландских лагерей. Заксенхаузен изначально не классифицировался нацистами как лагерь смерти, но тысячи узников умерли здесь от болезней, холода, голода и непосильного труда; тысячи заключенных, в том числе и большая группа советских военнопленных, были казнены в этом лагере.
Беспалько не был уничтожен, в частности, благодаря тому, что играл в наиболее востребованном духовом оркестре концлагеря. Роман рассказывал также, что в лагере был подпольный комитет сопротивления и немцы не сумели его раскрыть. Комитет возглавлял генерал-майор Александр Семенович Зотов. В него входил и Беспалько.
За время пребывания в лагере он дважды пытался бежать, но неудачно. Был пойман и должен был быть сожжен в печи — несмотря на то, что нужен был оркестру. Узники-итальянцы, обслуживающие печи, отправили туда умершего итальянца, а его татуировку сделали Беспалько. Так он стал итальянцем, под именем Мишель Флейгэ. Третий побег оказался удачным. Бежал «Мишель» с группой узников; к концу 1944 года он присоединился к войскам Красной Армии.
Война закончилась
После войны Роман Михайлович Беспалько приехал в Харьков, женился. Шли годы. Роман скрывал, что во время войны находился в концлагере, так как такие люди преследовались советской властью. К таким как он был приклеен ярлык «изменник». Роману каким-то чудом удалось устроиться музыкантом на сверхсрочную службу (кларнетистом он был отличным) в образцовый оркестр радиотехнической академии Харькова, где военным дирижером был заслуженный деятель искусств Украины, подполковник Эрнест Витольдович Стунгуров, известная личность в военно-оркестровой службе Союза.
Его оркестр был лучшим в Киевском военном округе. Начальник академии маршал артиллерии Юрий Павлович Бажанов обожал оркестр и при всяком удобном случае — будь то проверка министерства обороны или визит каких-то гостей академии — показывал свой оркестр. Роман Беспалько и дирижер Эрнест Стунгуров быстро подружились и стали друзьями.
Стунгуров Эрнест Витольдович
Я прекрасно помню этого удивительного человека и дирижера. Стунгуров был человеком очень дружелюбным, хорошим товарищем.
Однажды я приехал к нему в музыкальную студию, где он готовил музыкальное оформление предвыборного собрания в Верховный совет: начальник академии, где он служил, был кандидатом от Харьковской области. У меня в Чугуеве тоже готовились к выборам.
Мы знали, что к нам приедет маршал артиллерии Бажанов, непосредственный начальник Эрнеста Стунгурова, и я позаимствовал идею музыкального сопровождения этого мероприятия, но усовершенствовал ее содержание. Подготовил большой солдатский хор и женскую вокальную группу. Одели всех в парадную форму.
Когда я приехал к Эрику очередной раз, он мне рассказал, что маршал Ю. П. Бажанов ему сказал: «Поезжай-ка ты, мой друг, в Чугуев и посмотри, как это должно быть. Я там был. У Гофмана получилось лучше, чем у тебя». Не думаю, что Эрнест обиделся — ведь мы были друзьями.
Все шло своим чередом, но...
Каким—то образом особый отдел академии все-таки узнал, что Беспалько находился во время войны в концлагере и скрыл этот факт. По окончании срока подписки его уволили из оркестра. Эрнест Стунгуров, с его немалыми связями, сделать ничего не мог. Такие были времена, такие были указания сверху.
В это время я был военным дирижером Чугуевской тяжелой танковой дивизии, собирался в отпуск, оформил билет на самолет в Москву. Проходя по улице Сумской в Харькове, я увидел, что возле меня остановилась машина «Победа» и из нее вышел Эрнест Стунгуров — мой старый друг, который, собственно, и рассказал мне эту ужасную историю, случившуюся с его музыкантом. Я Беспалько тогда не знал, но вспомнил, что где-то в 60-х годах читал о нем статью в газете «Советская культура». «Боря, — сказал мне Стунгуров, — надо спасать человека».
Я сделал все возможное и невозможное, чтобы Роман Беспалько начал службу в моем оркестре. Музыкант он был профессиональный, это была находка для меня.
Первое время все было спокойно, но где-то через полгода в «муравейнике» штаба дивизии зашевелились. Там тоже узнали, что Беспалько был в концлагере и не заявил об это при приеме на службу. Стали искать виноватого, кто допустил его на военную службу, без тщательной проверки. Я срочно был вызван в штаб дивизии. «Вы меня обманули», — закричал начальник и приказал, чтобы к его возвращению из отпуска Беспалько в оркестре не было. «Увольнять его не буду», — ответил я. Естественно, к его приезду ничего сделано не было, и это было нарушением устава Советской Армии. Буквально через пару дней меня вызвали в особый отдел и предъявили обвинение в неподчинении вышестоящему командованию. «Немедленно напишите показания на Беспалько как на изменника родины...»
В скором времени и Беспалько был вызван в особый отдел, и там состоялся разговор, о котором он мне впоследствии рассказал.
— Где вы были феврале 1945 года?
— Товарищ полковник, я воевал в Красной Армии и брал Кенигсберг, вот медали за взятие Кенигсберга и медаль «За победу над Германией».
— Товарищ Беспалько вы все врете, вы еврей и давно погибли бы в концлагере. Там с евреями вопрос стоял однозначный: смерть.
— Товарищ полковник, те, кто знали, что я еврей, меня не выдали.
Вопросы были и ко мне: почему да отчего... Я рассказывал им, что у Романа Беспалько много писем от бывших узников концлагеря, которые рассказывают о нем как о герое, состоявшем в комитете сопротивления лагеря. Рассказывал и о его дерзких побегах — но все это было бесполезно. Меня вызывали снова и снова. Появилась новая инстанция — начальник политотдела дивизии. Первый его вопрос ко мне — почему я не подаю рапорт на увольнение Беспалько? Почему покрываете его?"
Время шло, Роман продолжал служить в моем оркестре. Чугуев город маленький, и комплектование оркестра квалифицированными музыкантами было затруднительной задачей. Только благодаря Беспалько можно было, например, исполнить увертюру к опере Глинки «Руслан и Людмила» и многое другое. В общем, концертный репертуар оркестра заметно улучшился с приходом этого музыканта в оркестр.
Командование дивизии почему-то все не могло принять решение о Беспалько — но наблюдение за ним продолжалось. И допросы тоже. Наступил момент, когда его вызвали в комиссариат и областную милицию, приказали сдать квартиру и покинуть Харьков. Роман Михайлович жил в подвале, а затем уехал в Москву, где, к счастью, нашлись люди, которые знали о его участии в комитете сопротивления концлагеря и доложили об этом в круги близкие к Кремлю. А Беспалько сказали, чтобы снова ехал в Харьков: «Все будет хорошо».
Все поменялось неожиданно. Командованию дивизии пришло письмо из Москвы — это было приглашение их подчиненного Р. М. Беспалько на слет бывших активных участников подпольного сопротивления концлагеря Заксенхаузен.
...В Харькове многие получили нагоняй. Квартиру Роману Михайловичу срочно вернули. Кстати, начальника милиции сняли с должности.
А меня за неподчинение отдали под офицерский суд чести с указанием понизить меня в звании или уволить из армии. Мне повезло, что многие офицеры-члены суда были мужьями хористок из женского хора, которым я руководил. В итоге обошлось объявлением мне общественного порицания.
Несмотря на то, что обстоятельства дела изменились, меня вызвали и без лишних предисловий сказали, что ко мне и Беспалько претензий больше нет, но мне надо переехать на новое место службы. Так я оказался на Камчатке, о чем, кстати, никогда не жалел. Есть хорошая поговорка: «Все, что ни делается, — делается к лучшему».
На Камчатке у меня был прекрасный коллектив, и в 1970 году на Всеармейском конкурсе в Москве наш коллектив завоевал 1 место среди полковых и дивизионных оркестров.
Но это уже другая история.
В семидесятых годах в Харькове была издана книга о Романе Беспалько, о его героической жизни, и эту книгу я увез с собой на Камчатку. Дал почитать командиру полка — и, увы, она пропала.
Впоследствии Роман Михайлович долгие годы жил в Москве, а в 95-м эмигрировал Израиль. К 1998-му году, когда и я переехал в Израиль, он уже умер. Возможно, где-то живут его дети, внуки и у них сохранились какие-нибудь материалы о нем...
Вот такая непридуманная история, которой я не мог не поделиться.
P.S.
Эта история имела для меня и неприятные последствия. После побед на Всеармейских конкурсах военные дирижеры, как правило, представлялись к артистическому званию («заслуженный» или «народный» артист) и к повышению в воинском звании, а также получали более престижные места службы. Решением военного совета ДВО был представлен к званию заслуженного артиста и я... И никто ничего не смог понять, когда присвоение мне звания было отменено Главным политическим управлением. Через некоторое время правда всплыла. Оказалось, в штабе округа работал бывший заместитель начальника политотдела Чугуевской танковой дивизии, который вел дело Романа Беспалько. Не без помощи начальника оркестра штаба ДВО Николая Кацуры, этот чугуевский полковник сообщил в ГЛАВПУР, что я судим офицерским судом чести и защищал «врага народа».
Борис Гофман
Борис Ефремович Гофман родился 26 марта 1930 года в белорусском городе Гомеле. Военный дирижер, композитор, автор произведений для духового оркестра, маршей, более чем 30 песен, балета «Эмэм Кутх»; автор цикла рассказов «Записки военного дирижера», сборника стихов, автобиографической книги «Белая ворона».
|
